Он грубо бросил мокрую, уставшую, поверженную Альку на кровать. Бросил так, будто Алька не живое существо, а мешок с картошкой. А потом отвернулся, вытер руки о штаны, выругался и ушёл, хлопнув дверью. Але уже не было страшно от его низкого, хриплого голоса, она не чувствовала холода от того, что колючий ноябрьский дождь, острый, наполненный льдинками и больно бьющий по носу, заполз под её шубку и, кажется, пронес стужу к самому сердцу. На Альку навалилась какая–то слабость, равнодушие, она будто окаменела...