Девушка сидела у самого окна кафе, ограждённая от шумного мира тонкой пеленой дождя на стекле. Официант несколько раз проходил мимо, желая спросить нужно ли ей что-то ещё, но, глядя на неё, угадывал внутренним чутьём: сейчас ей требуется только одно — побыть наедине с собой. На улице дождливо и серо, а перед ней большая прозрачная чашка облепихового чая — словно солнышко в миниатюре. Тонкой, извивающейся струйкой от чашки поднимается пар. Периодически девушка греет о чашку руки, смотрит на овальные ягоды облепихи, плавающие на поверхности, и чему-то улыбается...

— Если родишь сына, то станешь нам настоящей дочерью, — Валентина Михайловна поправила золотистые очки и внимательно посмотрела на мой округлившийся живот. — А если девочку... ну что ж, будем считать, что это просто неудачная попытка. Я сжала в руках чашку с остывшим чаем и почувствовала, как внутри что-то болезненно сжалось. Не от движения ребёнка — от этих слов. В гостиной пахло её дорогими французскими духами и свежими лилиями из огромного букета, который Дмитрий дарил каждую неделю. Хрустальная люстра мягко освещала антикварную мебель, персидские ковры, картины в золочёных рамах...