Утро в их однокомнатной квартире начиналось одинаково: электрический чайник булькал, как старый самовар на дачном крыльце, кофемолка дробно рыдала в ладони, и за стеной кто-то снова выяснял отношения на голосах — с паузами, как в плохом спектакле. За окном двор скрипел качелями; у соседей на втором этаже плакал младенец — тоненько, с тем отчаянным надрывом, на который тела взрослых уже не способны. Анна прислушалась, положила ложечку рядом с чашкой и произнеса, словно спрашивала у самого воздуха: — Слышишь? Михаил кивнул...

Люба шла по знакомой улице и думала, как удачно всё сложилось: рабочие дела довели её почти до дома свекрови, а значит, можно заглянуть, посидеть, поболтать. Лариса Евгеньевна всегда была для неё не просто свекровью, скорее подругой, старшей наставницей. За десять лет брака ни разу не было у них ссор или мелких уколов, о которых так часто рассказывали коллеги. Наоборот, иногда Любе казалось, что Лариса Евгеньевна понимает её лучше, чем собственная мать. По пути она зашла в магазин, купила торт, пусть и простой, бисквитный с кремом, зато свежий...