Тишина в нотариальной конторе была такой плотной, что казалось, даже пыль боится шевелиться. Я сидела напротив Алёны, моей младшей сестры, и чувствовала, как между нами натягивается невидимая струна. Нотариус, пожилой мужчина в очках, медленно разворачивал документы. — Итак, завещание Анны Михайловны Соколовой, — начал он своим монотонным голосом. Алёна выпрямилась на стуле, её глаза горели каким-то лихорадочным блеском. Она была уверена в себе, как всегда. Даже сейчас, когда речь шла о последней воле нашей бабушки, она держалась так, словно уже всё знала наперёд...

Выходные в родительском доме всегда давались мне тяжело. Казалось бы, в тридцать пять пора бы уже научиться не реагировать на постоянные подколки, особенно учитывая, что я приезжала сюда всего несколько раз в год. Но стоило переступить порог знакомой с детства квартиры, как я снова превращалась в неуверенную в себе девчонку, вечно виноватую перед всеми. Я приехала в пятницу вечером, измотанная долгой дорогой. Мать встретила меня с привычной смесью радости и критики: – Варя, наконец-то! Почему так поздно? И что это на тебе надето? В таком виде приехала? Ну ладно, проходи, раздевайся...