В палате роддома №4 пахло хлоркой, кипяченым молоком и тревогой. Елизавета Петровна Корнилова стояла посреди комнаты как монумент самой себе — в дорогом кашемировом пальто, несмотря на духоту, с идеально уложенной прической и поджатыми губами. Она держала сверток с младенцем на вытянутых руках, словно это была не живая душа, а мешок с чем-то дурно пахнущим. — Ну и что это? — ее голос, холодный и скрипучий, разрезал тишину. Анна, бледная, с темными кругами под глазами после тяжелых двенадцатичасовых родов, сидела на краю высокой больничной койки...

Марина сидела на кухне и смотрела в одну точку. В раковине гора посуды, в углу — неразобранная корзина с бельем, а за окном — серый, беспросветный ноябрь. Казалось, что вся жизнь превратилась в этот ноябрь: холодный, унылый и бесконечный. С мужем, Андреем, они не ссорились. Нет, это было бы даже лучше — покричать, выпустить пар. Они просто молчали. Он приходил с работы, ужинал, утыкался в телефон и засыпал. А Марина оставалась одна со своими мыслями, которые, как назойливые мухи, жужжали в голове: «Ты плохая хозяйка», «Ты скучная», «Тебя никто не ценит»...