Марина долго не могла привыкнуть к тишине в квартире. После смерти бабушки она всё чаще ловила себя на том, что слушает — будто ждёт, когда за стеной послышится знакомый кашель, стук трости по полу или глухой голос, зовущий её на чай. Но теперь там была пустота. И от этой пустоты внутри стало странно холодно. Бабушка оставила ей квартиру — старую, но родную. С обоями, которые ещё она сама выбирала в девяностых, с посудой, не менявшейся десятилетиями, с мебелью, которая скрипела, как старый дом, но пахла уютом...

— Слушай, Ань, я тут с родителями говорил… У них же трубы совсем сгнили, проводка искрит. Да и обои эти, помнишь, ещё на нашу свадьбу клеили. В общем, надо им помочь с капитальным ремонтом. Дело серьёзное, тысяч на четыреста потянет. Максим произнёс это будничным тоном, размешивая сахар в чашке с чаем. Он сидел за кухонным столом, который Анна выбрала и оплатила полгода назад, и смотрел на неё с выражением человека, обсуждающего покупку нового чайника. Он уже всё решил. Точнее, за него решили его родители, а он лишь выполнял функцию вестника, уверенного в безоговорочной поддержке тыла...