В прихожей пахло жареной рыбой и дешевыми духами «Красная Москва», которыми моя свекровь, Тамара Петровна, поливала себя так, словно пыталась заглушить запах собственной желчи. Я стояла на пороге, переминаясь с ноги на ногу, и чувствовала себя школьницей, которую вызвали к директору. Мой муж, Игорь, уже проскользнул внутрь и теперь шумно здоровался с многочисленной родней, собравшейся на юбилей его матери. — А, это ты, Надя... — голос золовки, Ларисы, прозвучал как скрежет металла по стеклу. Она вышла из кухни, вытирая руки о передник...

Шестнадцать лет — это срок, достаточный, чтобы река изменила русло, лес вырос на пожарище, а острая боль превратилась в привычную, глухую тяжесть на дне души. В 1956 году Лида жила не в доме, а в промёрзшей каморочке рядом с сенями своего же бывшего дома. Её мир сузился до размеров печурки-буржуйки, писка сына и вечного страха: сегодня или завтра за ней придут, чтобы выбросить на улицу окончательно. Но она не знала, что в это самое время из областной прокуратуры на её имя уже выписывали другую бумагу...