Капля жира застыла на краю тарелки, похожая на слепую, жемчужную слезу. Карина Круглова стояла у раковины, упираясь влажными ладонями в холодный гранит столешницы, и смотрела на гору немытой посуды, высившуюся, как немой укор. За окном пылало багровое зарево заката, окрашивая кухню в тревожные, угасающие тона. Она даже не заметила, как пролетел день. Снова. Руки сами потянулись к губке — этот жест стал рефлексом, частью мышечной памяти, вытравленной годами. Вымыть, протереть, загрузить, приготовить...

Осенний свет, бледный и жидкий, словно разбавленное молоко, струился сквозь высокое окно, окрашивая пыльные частицы в воздухе в нежный, почти акварельный оттенок. София стояла неподвижно, прислонившись лбом к прохладному стеклу, и наблюдала, как за его пределами разворачивается немое представление. Серые, тяжелые октябрьские тучи, словно вата, заложили все небо, не оставляя ни единого просвета для лучей ушедшего лета. Во дворе, под порывами резкого ветра, медленно кружились, расставались с ветвями первые желтые листья, они падали на мокрый асфальт, образуя хрупкий, шелестящий ковер...