Когда Игорь впервые произнёс эти слова, я подумала, что ослышалась. Мы стояли на кухне нашей трёхкомнатной квартиры, которую я обставляла с любовью последние пять лет. За окном моросил октябрьский дождь, и капли стекали по стеклу, словно слёзы. — Мать переезжает к нам, — повторил он твёрже, скрестив руки на груди. — Она одна, ей тяжело. Это решено. Я медленно поставила чашку с остывшим чаем на стол. Пятнадцать лет брака научили меня многому, но не готовили к такому ультиматуму. Свекровь Валентина Петровна всегда относилась ко мне с плохо скрываемым презрением...

Ноябрь в этом году выдался особенно злым. Ветер не просто дул — он кусался, пробираясь сквозь ветхое драповое пальто Петра Ильича, находя каждую прореху в подкладке, каждую дырочку в старом вязаном свитере. Старик плотнее прижал к груди тощий пластиковый пакет и ускорил шаг, насколько позволяли его больные колени. Ботинки, купленные еще в те времена, когда слово «дефицит» звучало на каждом углу, окончательно сдались. Левый просил каши, правый просто пропускал воду. Ноги стыли, и этот холод поднимался выше, сковывая всё тело ледяной тоской...