Сочувствия не было, только злорадство. «Ну, наконец-то, свалилась с пьедестала, пусть попробует жить как все». И кто это сказал? Те, кто улыбались в глаза, выдавливая из себя улыбку, настолько приторную, даже сахара не надо в чай добавлять, и так слишком сладко. Маша сидела в самой большой комнате огромного особняка, и в ушах звенел голос мужа, нет, даже громыхал его голос, хотя уже полчаса как Михаил уехал. - Как была Машкой, так и останешься, в чем была, в том и уйдешь. – Он нервно пытался завязать галстук, хотя прежде это делала жена...

Вы, может, не поверите, а оно так и было. За столом покрытым красным полотном, с графином посередине и стаканами, сидят люди. Во главе Елизавета Петровна, дородная, с большой, просто огромной шишкой накрученной из волос. В синем, строгом платье с большим, белым воротничком. Тонкие губы, накрашенные ярко - морковной помадой, сжаты в ниточку. Большая грудь Елизаветы Петровны, негодующе вздымается и опускается. Она председатель сегодняшнего товарищеского суда, Елизавета Петровна-то. По правую руку от неё, товарищ Гринёв...