В ту осень много было у Матрёны обид. Вышел перед тем новый пенсионный закон, и надоумили её соседки добиваться пенсии. Была она одинокая кругом, а с тех пор, как стала сильно болеть, – и из колхоза её отпустили. Наворочено было много несправедливостей с Матрёной: она была больна, но не считалась инвалидом; она четверть века проработала в колхозе, но потому что не на заводе – не полагалось ей пенсии за себя , а добиваться можно было только за мужа , то есть за утерю кормильца. Но мужа не было уже пятнадцать лет, с начала войны, и нелегко было теперь добыть те справки с разных мест о его сташе и сколько он там получал...

Матрёна неторопливо наполняла большую сумку угощениями. Здесь и банки с солениями и вареньем на любой вкус, и банки с компотом, и яблочки из своего сада, красные, наливные… Ехать завтра днём, а Матрёну уже сейчас потряхивало от волнения. Сына она не видела одиннадцать лет, с той самой поры, как, окончив институт в близлежащем городе, был он направлен по распределению в дальние края: из холодной Сибири оказался Дмитрий в тёплом причерноморском городе. Собирались родители проведать Диму на новом месте жительства, да так и не вышло...