Сначала были чёрные от копоти руки, пропахшие соляркой комбинезоны и бесконечные разговоры о двигателях. Мир, где отец был главным героем, а я – восхищённым зрителем. Меня завораживало, как он склонялся над открытым капотом, касался чего-то невидимого, и мёртвый механизм вдруг оживал, начинал дышать, рычать, подчиняться человеческой воле. – Пап, научи и меня, – просил я, еле дотягиваясь до края смотровой ямы, где папа, лёжа на спине, копался во внутренностях старенького «Москвича». – Подрастёшь – научу, – отвечал он, вытирая ветошью измазанные машинным маслом руки...