Я до сих пор помню то утро, когда поймала себя на мысли: я счастлива. По‑настоящему, просто, буднично. На плите тихо булькала каша, на кухне пахло корицей и свежим хлебом из хлебопечи, что подарил мне Андрей. В коридоре лежали его аккуратно вычищенные ботинки, рядом — кроссовки Лизы, брошенные как попало. Из комнаты доносилось его низкое вполголоса: — Лиз, поднимайся, солнышко, ты в школу опоздаешь. Он всегда так говорил — мягко, будто она и правда была ему родной. И я, помешивая кашу, ловила себя на благодарности: неужели после всего, что было с первым мужем, мне достался такой человек...

В прихожей пахло жареной рыбой, застарелой пылью и дешевым освежителем воздуха с приторно-сладким ароматом «Морской бриз». Этот запах в последние полгода стал для Веры символом неволи. Она поморщилась, с трудом стягивая с гудящих, отекших ног туфли на высоком каблуке. День выдался не просто тяжелым, а сумасшедшим: сдача годового отчета, три бесконечных совещания, на которых начальство рвало и метало, и пробка на Ленинградском проспекте, отнявшая полтора часа жизни. Но, несмотря на усталость, внутри неё тлел теплый огонек радости...