Татьяна Ивановна замерла с полотенцем в руках. Вода ещё тихо капала с волос на линолеум, оставляя неровные тёмные круги. Из комнаты доносился хриплый, надломленный от крика голос зятя. — Это моя квартира, я её купил! А ты здесь никто! — кричал он, захлёбываясь злостью. — Никто, слышишь? Дочь молча смотрела в пол. Это молчание резало по сердцу больнее любых слов. Татьяна машинально сжала в руках полотенце так сильно, что суставы побелели. Десять лет. Десять лет она выплачивала ипотеку за эту «трешку», во всём себе отказывая, в старом пальто ходила, чтобы молодые жили в комфорте...

— Мама, отойди от двери. Немедленно. Я стояла с чемоданом в руке, пытаясь сохранить спокойствие. Мать распластала руки, перекрывая единственный выход из этой проклятой квартиры. — Никуда ты не поедешь! Слышишь? Я тебе не позволю! — Мне двадцать шесть лет, мам. Ты не можешь меня удерживать. — Могу! Ты моя дочь, и я знаю, что для тебя лучше! Я поставила чемодан на пол. Руки тряслись. Три месяца назад я бы сдалась. Заплакала, вернулась в свою комнату, легла на узкую кровать и уставилась в потолок с желтыми разводами от протечки...