Вечером Лена пришла поздно, на час позже обычного. Сняла сапоги и, чуть приподняв бровь, спросила: — Ты уже ел? — Ел, — сказал я и смотрел, как она ставит обувь на коврик так, чтобы носки смотрели к двери. Раньше она всегда ставила их иначе — к стене. Таких мелочей я раньше не замечал. Теперь замечал. Лена была уставшая — светлые волосы собраны в тугой хвост, на щеках — румянец от мороза. Она обняла меня на секунду, сухо, как знакомого, и прошла на кухню. Я смотрел ей вслед и думал, что у нас в квартире в последнее время слишком часто меняются запахи...

Маргарита никогда не грезила о свадьбе. Белое платье, фата, голуби, взмывающие ввысь на фоне облупленных стен ЗАГСа – все это проплывало мимо, не задевая ее. С юности она лелеяла иную мечту – свой собственный угол. Не с вычурными гардинами и громоздким шкафом-купе, а просто – личное пространство, где никто не маячит под боком. Балкон, распахнутый навстречу небу, а не кухонному окну соседей. Тараканы, в конце концов, существующие строго за плинтусом. И ключ – только в ее ладони. К тридцати двум годам Маргарита оставила попытки бороться...