Валентина Ивановна как раз поливала герань на подоконнике, когда в дверь постучали. Стук какой-то... необычный. Не как соседи стучат, не как почтальон. Осторожный такой. — Кто там? — крикнула она, не отходя от окна. За дверью помолчали. Потом: — Мам... это я. Валентина Ивановна замерла. Лейка выпала из рук, разбилась о пол. Голос... Взрослый мужской голос, но что-то знакомое в нём. — Кто это? — дрожащим голосом спросила она. — Мам, это... это Серёжа. — Какой Серёжа? — Твой сын. У неё подкосились ноги...

Даша привыкла считать часы не по стрелкам, а по отчетам: квартал — как цикл жизни, закрыла — выдохнула, живи. Сережа считал иначе: смены, заказы, «вот тут еще помогу ребятам со станции, а там — подработочка». Они оба были из тех, кто тянет. Без нытья, без лишних слов. Маленькая двушка у электрички, кухня на шесть шагов и балкон, который Сережа годами обещал утеплить, — их мир был тесный, но ровный. Вечером, когда чайник начинал шипеть, а на столе ровнялись тарелки — три салфетки, три вилки, потому что у них еще кот Бублик, — приходил покой...