– Инна, я тут нашла… конверт. Старый такой, пожелтевший. На нем почерком папы выведено: «Открыть только ей». Вероника стояла посреди пустой, гулкой родительской квартиры, прижимая к груди пыльный конверт. Ветер за окном налетал порывами, трепал старые тополя во дворе, и их протяжный скрип смешивался с завываниями в печной трубе, создавая тоскливую, тревожную музыку вечера. Лето в Ярославле в этом году выдалось странным: то жара до испарины, то вот такие холодные, ветреные вечера, будто осень решила заглянуть в гости раньше срока...

В тот день, когда началось, я как обычно пахла хлоргексидином и кормом для аллергиков. До обеда оставалось двадцать минут, британец по имени Ницца нехотя разрешил мне послушать его сердце, и я уже тянулась к чайнику, когда телефон завибрировал — длинно, настойчиво, как чужая мысль. — Вика, — сказала соседка бабушки, Галина Петровна. — Твоя баба Зина… упала. «Скорая» забрала. Ты можешь? Я могу всегда, когда произносят «твоя баба Зина». Я перекинула халат на спинку стула, попросила ассистентку закрыть...