8 января 1878 года умер Николай Алексеевич Некрасов. Русский поэт, прозаик и публицист, классик русской литературы. С 1847 по 1866 год - руководитель литературного и общественно-политического журнала "Современник", с 1868 года - редактор журнала "Отечественные записки". Так всегда писали в учебниках. Удивительный и интереснейший человек. Разносторонний. Похороны поэта в Петербурге вылились в многолюдную манифестацию. Когда Достоевский назвал его "печальником горя народного" и сказал на гражданской панихиде, что Некрасова в пантеоне русской поэзии можно поставить вслед за Пушкиным и Лермонтовым, студенческая молодежь закричала ему: "Выше! Выше!". Некрасов был одной из самых ярких фигур - и литературных, и публичных - России середины XIX века. Самый демократичный поэт - поэт народной скорби - был талантливейшим администратором и успешным издателем. И коммерсантом. Некрасова знали как барина, живущего на широкую ногу и знавшего толк в роскоши, завсегдатая Английского клуба, картежника и героя сплетен о денежных аферах. У него были шикарные выезды. В стихах Некрасов справедливо осуждал режим и страну, где собаки живут лучше крепостных ("…Где рой подавленных и трепетных рабов / Завидовал житью последних барских псов"), при этом содержа своих собак не просто лучше крепостных, но так, что завидовать им могли и большинство чиновников Петербурга. По воспоминаниям современников, охотничьим пойнтерам Некрасова еду подавал лакей на салфетке, они могли играть с жаренной для них куропаткой на коврах и диванах, а воду лакать из хрустального графина на барском столе. "Некрасов - аферист от природы, иначе он не мог бы и существовать, он так с тем и родился", — писал тот же Достоевский. Некрасов был и остается уникальным случаем в истории отечественной литературы и журналистики: помимо большого поэтического дара, он обладал и выдающимся даром коммерсанта. Оставаясь поэтом и художником с тончайшим и безошибочным литературным чутьем, в то же время мыслил и действовал категориями коммерции. "Напрасно думают, что если он жил двумя жизнями, то одна из них была непременно фальшива", - писал Корней Чуковский, и нельзя с этим не согласиться. "Да, хороший был барин. Он меня ведь и в люди-то вывел. Как же, как же! Пожили мы с ним, слава богу! Все было! У нас вся охота была откуплена, верст на двадцать. Любил он, чтобы пространство было. В другом месте и не бывает, а деньги плачены. Прежде-то было раздолье! А теперь, что ни дальше, то хуже... И дичи меньше, и леса рубят бесщадно. Любил Миколай Лексеич сюда ездить. "Вот. говорит, бывало, в Ярославле куда лучше у меня именье, а не люблю туда". Бывало, сидит на балконе, и вдруг это где-нибудь вдалеке кто-нибудь выстрелит. Сейчас посылает: "Кто это, говорит? Ступайте разыщите". Ну, идешь, ищешь. Да разве найдешь? "Неизвестно, мол, кто, Миколай Лексеич". Да, следили строго, чтобы никто кроме не охотился. Бывало, наедут к нам гости, - к ему ведь какие ездили? Тузьё. Министры, графы. Ну с собаками, с ружьями, с припасами, с закусками, с винами отправляемся. Раз этак порошка выпала, на зайцов поехали, - так господа-то в санках лежат, а сзади девки-загонщики с песнями всю дорогу. Право! весело было. Ежели веселая охота, всех угощал... Да и кормилось около него немало..." (охотник Иван Миронов) Возрождение