Два года я кормила его мать с ложечки. Два года я жила в режиме “тихо-тихо”: чтобы не испугать, не разозлить, не сдвинуть не так подушку, не поднять голос, не уронить чашку. Два года мои руки пахли кремом от пролежней, кипячёной водой и бесконечной кашей — той самой, которая остывает ровно в тот момент, когда ты наконец-то садишься. А потом её не стало. И в тот же вечер муж указал мне на дверь. Спокойно, ровно, почти вежливо — как человек, который возвращает товар по чеку. — Спасибо, Оля. Ты очень помогла...