«Я думала, хуже измены ничего не бывает. Оказалось — бывает». Она произнесла это вслух, будто проверяя на вкус каждое слово. И вкус был горьким, как холодный чай, забытый на подоконнике. Кухня стояла в полутьме: лампа под потолком перегорела ещё неделю назад, но руки не доходили заменить. Вечером, в этом полусумраке, посуда в раковине казалась каким-то безличным рельефом, а паркет под ногами — зыбким. На столе, под бокалом с недопитым вином, лежал лист бумаги. Грубый, с рваными краями, будто его вырвали из чужой жизни и подбросили сюда...

— Ну что, твои там решили, когда переезжают? Насчёт квартиры что-нибудь говорили? Голос Глеба донёсся с дивана, ленивый и в то же время полный плохо скрытого, зудящего нетерпения. Он не оторвал взгляда от телефона, синеватый свет которого отбрасывал хищные блики на его лицо. Яна молча закрыла входную дверь, и звук щёлкнувшего замка показался в этой вязкой вечерней тишине оглушительным. Она стянула с плеча сумку, которая сегодня ощущалась неподъёмной, и поставила её на пол. Весь день она мечтала только...