Записка лежала под дешёвым магнитом с пальмой, рядом стояла кружка с чаем и лежали крошки от печенья. Они завтракали. Собирались. Улетели. Я читала эти слова вслух, стоя посреди кухни в своей рабочей куртке, от которой пахло пылью и картоном. В нашей спальне его чемодана не было. В ванной тоже пустовали полки. Бритва исчезла, его шампунь тоже. Я достала телефон. Уведомление от банка. Сорок тысяч рублей. Подпись: «На еду и себя. Не сердись». Набрала его номер. Гудки. Длинные. Он сбросил. Я написала: «Алексей, это как понимать?» Галочки стали ярче...

– Чтобы даже духу ее тут не было! – Кричала Римма в телефонную трубку, срываясь на истерику. В комнату заглянула ее мать, Татьяна Алексеевна и тяжело вздохнув, спросила, когда дочка сбросила вызов: – Что за шум опять? А драки нет? – Мама, отстань, – огрызнулась Римма и, открыв бар в шкафу, достала бутылку с янтарной жидкостью и плеснула в бокал, – не до тебя! Гарик решил сюда эту нагулянную притащить. Татьяна Алексеевна присела на диван и посмотрела на дочь прожигающим взглядом. – Ну и дура ты, Римка, ничему жизнь не учит...