— В пятьдесят пять ты уже отработанный материал, — произнёс Виктор почти равнодушно, будто обсуждал списанный станок на заводе, а не жизнь женщины, с которой прожил тридцать лет. Галина стояла в прихожей собственного дома, босиком на холодной плитке, сжимая в пальцах край выцветшего халата. Запах её кухни — супа на косточке, свежевыпеченных булочек, жареного лука — ещё витал в воздухе, но уже казался неуместным. Как будто она накрыла стол для семейного ужина, а вместо этого пришли судебные приставы...

Ключи жарко лежали на ладони, такие новые, чуть пахнущие металлом и свободой. Марина сжала их в кулаке, пока не почувствовала легкую боль. Три года коплений, нервов с ипотекой, бесконечные просмотры убитых «хрущевок» — и вот оно. Ее собственная двушка в новостройке, с чистыми стенами, пахнущими ремонтом, и огромным окном в гостиной, из которого открывался вид на парк. Она стояла посреди пустой гостиной, слушая, как гулко отзывается ее собственное дыхание от голых стен. Это был звук счастья. Ее личного, выстраданного счастья...