Трехкомнатная «сталинка» в тихом центре города была для Елены Ивановны не просто жилплощадью. Это была её кожа, её панцирь, её хроника. Высокие потолки с лепниной помнили смех молодого мужа, скрипучий дубовый паркет хранил шаги маленького Димочки, а тяжелые бархатные портьеры в гостиной годами впитывали запах праздничных пирогов и новогодней хвои. Квартира досталась ей от родителей — профессора истории и врача-педиатра. Каждая вещь здесь имела свое место и свой сакральный смысл. Фарфоровая пастушка на каминной полке (которого давно не разжигали, но берегли) стояла там с 1956 года...

Утро было таким же, как и всегда, тихим и солнечным. Лучи летнего солнца пробивались сквозь легкие занавески, играя зайчиками на полу. В воздухе витал сладкий запах детской каши и молока. Я сидела на кухне и старательно кормила с ложечки своего шестимесячного сына Степана. Он смешно причмокивал, размазывая пюре по щекам, и смотрел на меня своими огромными, синими, как у отца, глазами. — Ну вот, еще ложечку за папу, — ласково говорила я, ловя его маленькую ручку. В этот миг дверь в прихожую с грохотом распахнулась, и в квартиру, не снимая туфель, вошла моя свекровь, Тамара Ивановна...