— Подай соль. Недосол сплошной, а не котлеты. Вкус, как у подошвы. Игорь отодвинул тарелку демонстративно, с тем самым брезгливым выражением лица, которое Татьяна ненавидела последние лет десять. Звякнула вилка о фаянс. Звук получился резким, неприятным, будто по стеклу гвоздем. За окном выла ноябрьская хмарь — ветер швырял в стекло мокрый снег вперемешку с дождем, на часах было всего шесть вечера, а темнота стояла такая, словно мир уже закончился. Татьяна молча потянулась за солонкой. Рука предательски дрогнула, и несколько белых крупинок просыпались на клеенку...

Татьяна Ивановна замерла с полотенцем в руках. Вода ещё тихо капала с волос на линолеум, оставляя неровные тёмные круги. Из комнаты доносился хриплый, надломленный от крика голос зятя. — Это моя квартира, я её купил! А ты здесь никто! — кричал он, захлёбываясь злостью. — Никто, слышишь? Дочь молча смотрела в пол. Это молчание резало по сердцу больнее любых слов. Татьяна машинально сжала в руках полотенце так сильно, что суставы побелели. Десять лет. Десять лет она выплачивала ипотеку за эту «трешку», во всём себе отказывая, в старом пальто ходила, чтобы молодые жили в комфорте...