У Бетховена в доме стоял рояль, из которого торчали лопнувшие струны — как кусты в заросшем саду. Никакой инструмент не выдерживал манеры его игры. Он бил по клавишам так, будто пытался вышибить из них не звук, а собственный страх. Страх перед тишиной. Перед той самой тишиной, которая уже начала окружать его в 1801 году, когда он писал Сонату № 14. Той самой, которую весь мир знает как «Лунную». Хотя сам Бетховен никогда не называл её так. И лунного света в ней не было. Была боль. Имя, которое не...