Он собирал вещи молча. Не в истерике, не швыряя плечики. Как человек, который давно решил — и просто ждёт подходящего вечера. Я стояла в дверях спальни и смотрела, как в чемодан падают его футболки. Падает привычная жизнь: серые носки, зарядка, бритва, тот самый ремень, который он всё время терял и находил почему-то только у меня в руках. — Ты правда уходишь? — спросила я так, будто это вопрос про погоду, а не про моё сердце. Он даже не обернулся. — Ухожу, Вика. И добавил, почти с облегчением, как человек, который наконец произнёс главную фразу: — Я ухожу к нормальной...

В дом Захаровых всегда входили тихо. Не потому что боялись — потому что так требовала хозяйка. Тишина была для неё формой власти: в её присутствии шумели только часы на стене, и то не всегда. Когда она заходила в комнату, воздух будто втягивал живот. Поэтому когда девушка в дешёвой, поношенной курточке впервые переступила порог этого дома, вся прислуга замерла. На ней не было ничего дорогого. Даже сумка — из тех, что продают возле метро. И она стояла, будто извинялась за то, что живёт. — Это… она? — прошептали кухарки...