— Дай сюда ключи! — крикнул на меня брат мужа, даже не поздоровавшись, будто дверь ему открыла его личная прислуга. — Ключи от вашей квартиры, слышишь? Мне срочно надо! Он стоял в проходе, перегородив собой весь свет, и смотрел так, будто имеет право распоряжаться нашей жизнью по собственному расписанию. На щеках — красные пятна, глаза блестят, как у человека, который давно перешёл грань допустимого и уже не видит причин останавливаться. — Ты вообще в порядке? — спросила я, сжимая в кулаке связку ключей...

— Ты что, оглохла, милая? Я вроде бы по-русски сказала, а не на китайской грамоте изъясняюсь. Ключи. На стол. Тамара Павловна не просила. Она вообще не владела интонацией просителя, этот регистр в её голосовых связках отсутствовал как заводской брак. Она вещала. Массивная, как ледокол «Ленин», в своем неизменном трикотажном кардигане цвета забродившей вишни, она сидела на кухне сына и невестки так, словно это был её личный тронный зал. Елена медленно опустила чашку на блюдце. Звон фарфора прозвучал в тишине неестественно громко, как выстрел стартового пистолета...