Скрежет металла, визг тормозов и оглушающий удар – последнее, что сохранилось в памяти Сухого перед тем, как мир утонул во тьме. Теперь же реальность возвращалась медленно, неохотно, словно просачиваясь сквозь толщу ваты. Первым был звук – монотонное, ритмичное пиканье, назойливое, как капающий кран. Затем пришел свет, яркий и безжалостный, заставивший плотнее смежить веки. И, наконец, боль. Тупая, глубокая, она гнездилась где-то в груди и животе, отзываясь на каждое механическое вдувание воздуха в легкие...

–Смотри-ка, Нюр, Машка что ль твоя бежит? Они возвращались с покоса, разгоряченные и усталые. Навстречу, в лёгком сарафанчике, босая, с платком на плечах торопливо бежала четырнадцатилетняя Маша, младшая сестра Нюры. Случилось что-то дома? – Нюр, Нюр, – она запыхалась, оттянула сестру за руку, остановила, – Колька приехал, – выдохнула. –Чего? – этот вопрос вырвался сам. Обе, не сговариваясь, понимая друг друга без слов, направились к колодцу. Маша бросила ведро, а потом легко начала крутить ворот...