Однако Василий оставил больше, чем вещи. Вскоре она поняла, что беременна, и зимой 1946 родила Галю, девочку, к которой ничего не чувствовала. Не замирало её сердце, не наполнялось теплотой, когда прикладывала малышку к груди, не было того таинства, с которым соприкасается любая мать. Покормила и в зыбку: – Танька, покачай, – и бежала на работу. Время шло, девочки росли. Марии не испытывала неприязни к младшей дочери, было равнодушие, и Галя это чувствовала. Иногда мать покупала ей какие-то вещи, но в основном Галя донашивала одежду старшей сестры, которую мать одевала с иголочки...

– Ненаглядный ты мой, сиротинушка моя горемычная, – приговаривала Варвара Анисимовна, гладя Егорку по головке, – одни мы с тобой остались на белом свете. Слёзы бусинками стекали по морщинистому лицу. Время от времени она утирала их концом платка. Они только что вернулись с кладбища, Варвара похоронила зятя и дочь в одной могилке. Мальчик не понимал, почему плачет бабуленька, почему папа с мамой спали в ящиках, почему их засыпали землей. – Бабуленька, а мама скоро придёт? А папа? – теребил он подол её юбки...