«Когда открыли завещание, я не сразу поняла, что это было — ошибка или удар в спину…» Дом наполнился тишиной сразу после ухода последних поминальных гостей. Как это часто бывает, опустевшие комнаты загудели в голове глухим эхом — не столько от звуков, сколько от внезапной пустоты. Словно кто-то снял старую шаль с плеч, и ей стало зябко — не телу, а душе. Мария Тимофеевна стояла в прихожей, прислонившись к дверному косяку, как к берёзе на родительском кладбище, и смотрела на свои руки. Они пахли укропом и холодцом...

Я возвращался домой полями. Была самая середина лета. Луга убрали и только что собирались косить рожь. - Такими словами хотел я начать статью, но вовремя вспомнил, что именно так уже начинал одну повесть Лёв Николаевич Толстой. На самом деле я ехал на машине и, остановившись у жёлтого поля сурепки, попросил Нину Сергеевну сфотографировать меня в двух шагах от края поля. Небо надо мной было невероятно глубокой синевы. И, подумав о небе, я вспомнил, что на советских плёнках голубое небо всегда получалось белёсым...