Первые лучи воскресного утра только начали красться в кухню, цепляясь за пыльные частицы в воздухе, но Светлана стояла у плиты уже больше часа. Тесто, тугое и упругое, покорно поддавалось ее рукам. Разминая его, она чувствовала, как ноющая боль расходится по пояснице эхом вчерашней генеральной уборки. На столе, заваленном продуктами, ждала своей участи целая гора фарша — смесь свинины и говядины, щедро приправленная луком и солью. Пахло мясом, свежей зеленью и чем-то безвозвратно утренним, домашним...

Он повесил в доме картину своей бывшей. Не фотографию в маленькой рамке на комоде, нет. А огромный, написанный маслом портрет. В золочёной, тяжелой раме, как в музее. Повесил в центре гостиной, над диваном, где мы тридцать пять лет пили чай и смотрели новогодние огоньки. Где наши дети делали первые шаги. Где я читала внукам сказки. Он принёс в наш дом призрак. А я — молчала. Два дня я ходила мимо этого лица. Женщина с картины, его первая жена, умершая молодой, смотрела на меня с лёгкой, снисходительной улыбкой...