Хорошо, что к тете Наташе сегодня приехала ее бывшая коллега, и она не заглянет к нам. Мне нужно было побыть одной. Я аккуратно сложила письмо, будто это была хрупкая реликвия, и убрала в потайной ящик старого секретера. Потом прилегла на кровать рядом с кроваткой спящей Маши . Ее ровное, безмятежное дыхание было единственным звуком, нарушающим тишину. Я смотрела на ее пухлые щечки, на ресницы, лежащие веером, и думала о Кате. О той, чья кровь текла в жилах этого ангела. Как несправедливо устроен мир! Только обрела сестру, только успела обнять ее, вдохнуть ее запах, как ее уже не стало...

Звонок в дверь прозвенел коротко, как иголка — будто проверил, жива ли в доме тишина. На коврике уже оттаивали следы чьих-то ботинок: снег превращался в блёклые лужицы. На кухне шипел чайник, пахло мандариновой кожурой и свежим хлебом. Надежда вытерла руки о полотенце и крикнула в коридор, не скрывая улыбки: — Открой сама, Верочка! У меня руки в муке. Дочь вспорхнула из комнаты — тонкая, нервная, нарядная, как школьная тетрадь в новой обложке. Дверь распахнулась, и в прихожую шагнул юноша со скромным букетом...

Анна сидела перед большим зеркалом, вокруг неё суетились подружки невесты и парикмахер, а внутри всё сжималось так, будто её посадили в клетку, ключ от которой выбросили в море. Белое платье, расшитое бисером, казалось не нарядом, а тяжёлой бронёй, которая вот-вот придавит её к полу. — Ты выглядишь потрясающе, — восторженно воскликнула Оля, её двоюродная сестра, поправляя фату. — Кирилл обалдеет! Анна выдавила улыбку и посмотрела в зеркало. Отражение показывало красивую девушку с ясными глазами, тонкими чертами лица и чуть подрагивающими губами...