Марине было двадцать семь. Она жила одна в съемной квартире на севере Москвы, работала фриланс-иллюстратором, рисовала для детских книг и технических брошюр, иногда для рекламных агентств — когда поджимали сроки и бюджет. У нее была ровная, выстроенная жизнь, в которой все держалось на личных правилах: не лезть в прошлое, не трогать мать, не открывать старые фотоальбомы. С родней она почти не общалась. Уехала из дома сразу после школы — поступила, осталась, и так и не вернулась. Все, что связывало ее с детством, было где-то далеко — в приглушенных воспоминаниях, которые лучше не вытаскивать...

– Здорово, Катерин. Как там мать-то?  – Да ничё. Семенит по-малёху. – О-ох, всем бы так. Сколько ей уж? – Так девяносто стукнуло. – От те... Я думала поменьше. Молодец какая! – Та-а, тоже уж... И видит чуток, и кричу – не слышит. И вообще, ох, как дитя малое она, Анна Михайловна. – Так ведь уж лет-то сколько. Не свой век живёт. Катерина кивала, соглашалась. Возвращалась она сейчас домой от старой матери. И если честно, шла расстроенная, сердитая, смахивала слезу.  Повстречавшаяся ей соседка, Анна Михайловна, много лет работала в школьной библиотеке, куда бегали ещё мальчишки Кати...