— Я не понял, где деньги? Я же пообещал твои 500 тысяч маме! — заорал Юрий, сжав мне запястье так, что кости хрустнули под его пальцами. Его глаза горели яростью, но в глубине — страх. Страх быть разоблачённым. — Мам, скажи ей! Разве она не обязана нам помочь? Его мать стояла у двери кухни, прямая, как шомпол, в домашнем халате с вышитыми лебедями — подарок от меня на прошлый Новый год. Тогда я ещё верила, что можно угодить. Что можно стать «своей». Что любовь и уважение — это то, что можно заслужить терпением...

Тишина в доме всегда была обманчивой. Особенно в этом — огромном, стеклянно-бетонном особняке на Рублёвке, где каждый шаг эхом отдавался в пустоте, а молчание между нами стало плотнее брони. Я сидела на кухне, передо мной стояла чашка чая, остывшего до комнатной температуры. За окном шёл мелкий осенний дождь, такой, что не мочит, а лишь напоминает: всё временно. Даже любовь. Даже верность. Антон вошёл без стука. Он никогда не стучался — это был его дом, его территория, его правила. Я подняла глаза...