— Я больше не буду… — сказал он, придерживая стену, — ну ты же знаешь, Оль… Она знала. Этот тост звучал у них чаще, чем будильник. На кухне пахло подгоревшим чаем и чужими обещаниями. Оля застёгивала молнию на чемодане так, будто закрывала сезон — без права на продолжение. — Спи, — сказала она спокойно, — у тебя завтра важный день. — Какой? — Тот, в который меня тут не будет. Он пытался улыбнуться, но у улыбки запутались ноги. Стул скрипнул, настенные часы закашлялись в тишине, и Оля вдруг поняла: если не уйдёт сейчас, опять останется до выходных, до зарплаты, до «последнего раза»...

— Лена, ты опять преувеличиваешь, — мама щёлкает крышкой кастрюли, суп пахнет укропом, а на стене висит календарь с отрывным листком «2010 год». — Ты же старшая. Всегда была рассудительная. Ну и будь. — Рассудительная — это когда молчу? — спрашиваю, глядя на часы. Опаздываю в офис, а папа ковыряет радио на подоконнике, как будто оно вот-вот заговорит и примирит всех. — Рассудительная — это когда понимаешь семейные обстоятельства, — вмешивается папа. — Серёже сейчас тяжело: ему сессия, потом практика, а ты уже на ногах, зарплата, премии...