— Ты выгнал мою дочь-подростка из её комнаты спать на кухню на раскладушке, потому что приехал твой друг с женой и им надо где-то уединиться? Ты сказал девочке, что она должна уступить взрослым дяде и тете? Ты в своем уме? Это её дом, а не ночлежка для твоих приятелей! Вышвыривай своих гостей сию же минуту, и сам катись за ними следом! Я не позволю унижать своего ребенка! — голос Марины был негромким, но в нём скрежетала сталь, от которой у нормального человека по спине побежали бы мурашки. Она стояла в дверном проеме кухни, сжимая лямку сумки так, что побелели костяшки пальцев...

Олег любил этот момент. Момент, когда воздух в квартире становился густым и тяжелым, как перед грозой, а тишина звенела от напряжения. Это было его время. Время власти. Он стоял посреди гостиной, широко расставив ноги, руки уперты в бока — поза хозяина, который осматривает свои владения и находит в них изъян. Напротив него, у окна, стояла Лена. Она не плакала, и это немного раздражало Олега. Слезы были бы признанием его правоты, капитуляцией, белым флагом, который он так любил топтать своими дорогими итальянскими туфлями...