Грохот захлопнувшейся двери отозвался в висках оглушительной пустотой. В ушах еще стоял ее собственный крик, звенящий и острый, как осколок стекла. Карина тяжело дышала, сжимая в белых пальцах спинку стула, чтобы руки перестали трястись. Прямо перед ней, на паркете, валялся осколок фамильной хрустальной вазы, разбившейся минуту назад. Каплями рассыпалась по полу его удивленная медлительность. Как он смотрел на нее — будто она внезапно заговорила на незнакомом языке, а не высказала то, что копилось месяцами...