— Андрей, принеси, пожалуйста, воды… — голос Марины был чужим, сухим и ломким, как прошлогодняя листва. Он едва пробивался сквозь ватное одеяло, которым её накрыло с головой. Тело превратилось в один сплошной, ноющий сгусток боли. Ломило всё: от кончиков пальцев до корней волос. Кожа горела, но под ней, казалось, бегал колючий, ледяной озноб. Градусник, который она с трудом стряхнула полчаса назад, показал 39,8. Это была уже не просто болезнь, это было состояние изменённого сознания, полубред, в котором реальность смешивалась с кошмарами...

Кулон был холодным. Холодным, как последний зимний лед на Оке, который вот-вот тронется, унося с собой всё. Мария сидела на краю некрашеной кровати, и этот маленький, вылепленный из глины треугольник жёг ей ладонь. На нём были выцарапаны две буквы: «А» и «М». Андрей. Мария. Теперь это были буквы на её надгробии. Надгробии из четырёх лет ожидания и одного письма, которое лежало у неё на коленях. Письма от чужой женщины. Кулон был холодным. Холодным, как последний зимний лед на Оке, который вот-вот тронется, унося с собой всё...