— Андрей, принеси, пожалуйста, воды… — голос Марины был чужим, сухим и ломким, как прошлогодняя листва. Он едва пробивался сквозь ватное одеяло, которым её накрыло с головой. Тело превратилось в один сплошной, ноющий сгусток боли. Ломило всё: от кончиков пальцев до корней волос. Кожа горела, но под ней, казалось, бегал колючий, ледяной озноб. Градусник, который она с трудом стряхнула полчаса назад, показал 39,8. Это была уже не просто болезнь, это было состояние изменённого сознания, полубред, в котором реальность смешивалась с кошмарами...

— Ты же видишь, силы меня покидают, а тебе трудно подушку поправить! — голос Валеры звучал так, словно он диктовал нотариусу последнюю волю. Хотя электронное табло градусника предательски высвечивало тридцать семь и две. Я молча взбила подушку. Валера страдал масштабно. Если у мужчины цифры на приборе переваливают за тридцать семь, мир обязан замереть, птицы — замолкнуть, а жена — превратиться в бесшумную тень с подносом. — Морозит, — пожаловался он, натягивая шерстяные носки, которые я связала ему в прошлом ноябре...