— Ты майонез взяла? — Витя даже не повернулся от телевизора. На экране Женя Лукашин в сотый раз летел в Ленинград, а в прихожей Нина в сотый раз проклинала этот день. Пакеты врезались в пальцы так, что кожа побелела, стала похожа на куриную шкурку. Три пакета. В каждом — килограммов по пять. «Магнит» был битком, кассирша орала на грузчика, бабки дрались за последний горошек по акции. Нина выстояла. Нина добыла. — Я спрашиваю, майонез взяла? — голос мужа стал требовательнее. С дивана донесся хруст — Витя дегустировал сухарики, которые предназначались для салата «Цезарь»...

Николай Петрович лежал на старом, продавленном диване в гостиной, укрытый поношенным клетчатым пледом. Глаза его были плотно закрыты, дыхание — ровным и глубоким, как у человека, погруженного в безмятежный сон. Но это была лишь маска, тщательно вылепленная годами самоконтроля. Под морщинистыми веками зрачки беспокойно двигались, а сердце в груди стучало гулко и больно, словно старый молот по наковальне. Он не спал. Он слушал. В квартире, пропитанной запахами его одинокой старости — пыльных книг,...