Он видел. Сквозь прищур ресниц, в предрассветной сизой мути сеней, Михаил видел, как Лена крадется к двери. Неслышный скрип половиц, осторожный щелчок щеколды — и вот уже ее тонкий силуэт растворяется в утреннем тумане, навсегда. Он лежал и не шелохнулся, будто спящий. Не потому что спал. А потому что понял: удержать силой можно все что угодно, кроме души, рвущейся навстречу собственной погибели. Ольховка в тот майский день 1940 года утопала в зелени и тишине, нарушаемой лишь кудахтаньем кур да далеким мычанием коровы...

— Значит, так слушай меня внимательно, — голос Полины Марковны звучал так, будто она отдавала приказ на военном параде. — 30 декабря к 6 вечера чтобы была у меня. Стол готовить надо, гостей много придет. Весь мой женский клуб соберется, человек десять, а может и двенадцать. Ты салаты нарежешь, горячее приготовишь. И холодец обязательно сделай, Тамара Егоровна его обожает. Алена прислонилась спиной к стене в прихожей. Пальто еще висело на плечах, сумка тянула вниз. Голова гудела после рабочего дня...