После развода Лена будто перестала существовать как человек. Поначалу она держалась — ходила на работу, мыла посуду, готовила ужин, даже успокаивала саму себя перед сном: «Ну и что, ничего страшного. Всё равно ведь не любил. Всё будет по-новому». Но каждое утро становилось одинаковым — пустым, тусклым, с запахом вчерашнего мыла и недосказанных слов. Через пару недель после того, как муж забрал свои вещи и ушёл, она впервые купила бутылку. Просто чтобы «чуть успокоиться». Потом — ещё одну. Потом — «на выходные, с подругами»...

Двор нашей дачи в тот вечер пах печёной картошкой и хвойной смолой. Солнце клонилось к опушке, под самым небом висела золотая нить от зари до наших покосившихся ворот, и всё было таким бытовым и мирным, что даже ворчание соседского петуха казалось частью какой-то затянувшейся песни о доброй старости. Я сняла с печки алюминиевую кастрюлю с супом, поддела прихваткой крышку, чтобы дать пару выйти, и негромко сказала: — Миша, зови маму, пусть садится. Остынет — будет вкусно. Миша, мой муж, стоял у столика и потрошил укроп, будто это было сложнейшим заданием на терпение...