Холод в Угледаре был особым, пропитанным угольной пылью и отчаянием. Он въедался в стены, в души и в самое сердце. Анна Кузнецова, выйдя на крыльцо за остывшим молоком, ахнула: у порога, на жестком комье снега, сидела девочка. Годовалая, не больше. Завернута в грязный ватный конверт, а из-под платка на нее смотрели огромные, словно недетские, серые глаза, полные молчаливой покорности судьбе. Холод в Угледаре был особым, пропитанным угольной пылью и выхлопами грузовиков. Он въедался в стены бараков, в промороженные насквозь шпалы и в самые души людей...

- Не хотела говорить, но две недели назад я видела твоего Мишу в центре, - сказала подруга, - возле кафе… И она назвала кафе. - Помнишь, мы там кофе пили? Лариса невольно напряглась. - И что? - спросила она. - Да ничего особенного. Просто он был не один. С женщиной какой-то. Я сначала подумала, что он с тобой, и хотела подойти. А потом присмотрелась, нет, не ты. Моложе она, лет сорока, наверное. Ухоженная такая, в бежевом пальто. Они о чем-то разговаривали, она смеялась… Лариса молчала, в трубке тоже было тихо...