Ночь была похожа на тонкий фарфор: стоит неосторожно задеть — и посыплются осколки. Во дворе стыло, лифт по-стариковски стонал на этаж ниже, а в кухонной щели меж стеной и дверью торчали две чайные ложки — смешно и страшно одновременно. Она вставила их крест-накрест в сердцевину замка, подвинула комод к двери детской, проверила цепочку, словно врач — пульс, и, прикрыв глаза, шепнула: — Господи… я ведь обещала себе жить иначе, чем мама. Пар над кастрюлей уже не шел — суп остыл, на поверхности стянулась тонкая пленка, похожая на лед во дворовой луже: чуток дунь — и треснет...

Ирина вернулась на следующий день: - Свою квартиру я прибрала, все подготовила, Алена будет жить со мной, все же она во мне нуждается, я мама. Ты можешь с ней общаться. Годы, пришедшие на смену уходу Ирины, были для Леонида странным временем. Они текли медленно, как патока. Квартира, когда-то наполненная смехом, снова стала тихой, но теперь эта тишина была звенящей и пустой. Он скучал по дочери По поводу алиментов они не судились, мирно договорились о сумме, и Леонид первого числа каждого месяца перечислял Ирине деньги...