— Это вкусно, Джерри. Попробуй, — слова гулко бьют по темечку. Так похороненный заживо слышит, как комья земли падают на крышку гроба. — Нет, мамочка. Я не буду, — кашель из пересохшего горла вперемешку со словами. — Я не твоя мамочка, Джерри. Встань и съешь кусочек. Ты должен это попробовать, — голос становится четче, звучит отовсюду. Искусственно сладкий, как у девушки из рекламных роликов. Тьма расплывается. Окружающие предметы впитывают ее, приобретают объем, обрастают четкими границами. Джеральд Викбрей сидит на полу кухни, прислонившись к посудомойке...

За окном полночь. Мы с ней лежим перед орущим теликом и пытаемся вникнуть в двести двадцать пятую серию ее любимого сериала. Точнее, пытаюсь вникнуть я один, она уже забылась тяжелым сном после таблетки снотворного. Я смотрю на прядь волос на ее щеке, на тонкую струйку слюны, бегущую из уголка рта, на припухшие веки и вздыхаю. Я очень беспокоюсь за нее. Я так не хочу оставлять ее одну. Если бы я только мог, выл бы сегодня всю ночь напролет, тычась мордой в лунный блин за окном. Ну почему все случилось так нелепо! Телик орет, надо бы сделать звук тише, но сейчас у меня это не получится...