Сигизмунд Доминикович Кржижановский (1887-1950) Сигизмунд Кржижановский происходил из польской семьи Доминика Александровича и Фабианы Станиславовны Кржижановских. Получив вначале домашнее образование, в 1899 году стал гимназистом Киевской 4-й гимназии и после окончания её в 1907 продолжил обучение в Киевском университете — студентом юридического факультета, параллельно посещая лекции историко-филологического. Его литературная деятельность началась уже в годы учёбы — первая публикация стихов — в 1912, а после заграничной поездки по Италии, Австрии, Франции, Германии — в 1913, путевые очерки об этом были напечатаны в «Киевской мысли». После окончания университета в 1913 году Кржижановский служил помощником присяжного поверенного при Киевском окружном суде, Переехав в 1922 году в Москву, преподавал в студии Камерного театра. В декабре 1923 года в Камерном театре состоялась премьера единственной дошедшей до сцены пьесы Кржижановского — «Человек, который был Четвергом», — драматическая переработка одноимённого романа английского мыслителя и писателя Честертона. В середине 20-х годов писатель активно участвовал в деятельности Государственной академии художественных наук. В 1925 году в журнале «Неделя искусства, литературы и театра» была напечатана его повесть в очерках «Штемпель: Москва». Став известным и в московских театральных кругах, Кржижановский регулярно проводил публичные чтения своих новелл, очерков по драматургии и психологии сцены. Однако, ему редко удавалось напечатать свои произведения, что вынуждало его зарабатывать на жизнь различной внелитературной работой. В 1939 году был принят в члены Союза писателей, тем не менее это не изменило общей ситуации с трудностью издания произведений. С 1940 года художественной прозы Кржижановский уже не писал, создав лишь два десятка очерков о Москве военного времени и зарабатывая на жизнь переводами стихов и польской прозы. Умер 28 декабря 1950 года в Москве; место погребения неизвестно. Несколько слов из книги "Штемпель Москва" "Каждое утро в 93/4 я, застегнув себя в пальто, отравляюсь вдогонку за Москвой..... Итак, каждое утро я шагаю из переулка в переулок, позволяя перекресткам ломать, как им угодно, мой путь, собирая в себя Москву. Рядом со мной, стоит повернуть голову на пол-оборота, в стеклах витрин шагает чуть сутулый, длинный, с лицом под черными полями шляпы человек. Вдвоем, изредка переглядываясь, мы ищем наши смыслы. ..... Когда я прохожу сначала мимо блекло-желтого дома с оттиснувшимися на нем знаками ЦК РКП (б), а получасом позднее мимо кривой колокольни церкви Девяти Мучеников на Кочерыжках, что у Горбатого моста, я не могу не сделать отчаянной попытки найти общий знаменатель тому и этому. Шагаю мимо книжных витрин с меняющимися, что ни день, обложками: Москва. Мимо нищих, загородивших путь протянутыми ладонями: Москва. Мимо свежей типографской краски, оттиснувшейся поверх белых кип четким черным словом "Правда": Москва. .... Москва слишком затоптана, на ее асфальтах и булы-жинах накопилось слишком много шагов: такие же вот, как и я, шагали, день ото дня, год к году, век к веку, от перекрестка к перекресткам, поперек площадей, мимо церквей и рынков, запертые в обвод стен, включенные в обвод мыслей: Москва. Поверх следов легли следы и еще следы; поверх мыслей - мысли и еще мысли. Слишком много свалено в эту кучу, обведенную длинной линией Камер-Коллежского вала. Я, по крайней мере, все проверяю пусть расплывчатым, но неотвязным символом: Москва. Белый особняк на Никитском, 7 б, угрюмо повернувшийся боком к шуму улицы, лучше Шенрока объясняет мне душу одного из постояльцев этого дома."