По воскресеньям в Оренбургском городском саду была открыта танцевальная площадка. Мощные, с ржавой хрипотцой звуки вальсов, фокстротов и танго валили из черных громкоговорителей, а музыкальной рубкой служила фанерная будочка на задах вечно пустующей, печальной раковины духового оркестра. Пластинки были старые и заигранные: «Дождь идет», «Цыган», «Рио-рита», «Японские фонарики», утесовские «Сердце» и «Марш» из «Веселых ребят», «Уходит вечер», «Дунайские волны», а из новых одна «Голубка», да и то знатоки утверждали, будто и она старая — только раньше носила другое название: «Палома»...

Поначалу шокирует, с какой беспощадностью - яростно и страстно - пишет Юрий Нагибин о любви к Ахмадулиной. Сердце читателя противится такой манере, постепенно нарастает протест. Не случайно в комментах, которые пришли на первую часть публикации, не обошлось без отрицательных эмоций: досталось всем - и Нагибину, и Ахмадулиной, и Евтушенко - заодно всей советской литературе, - и, разумеется мне. Я солидарен с теми читателями, которые понимают, что даже в дневниковых записях Нагибин остаётся художником...