Орландо упал на соломенный матрас в углу хижины и остался лежать лицом вниз, мечтая о быстрой смерти. Через щели в стенах задувает прохладный морской воздух, полный плеска волн и цвирканья сверчков. В дальнем конце хижины по обыкновению бурчит Серкано, наставник сидит у очага и полирует спаду промасленной тряпицей. Даже лучшая сталь недолго живёт в сыром и солёном воздухе. Потрескивает слабый огонь, куцые язычки отражаются в выцветших глазах старца. Тело стонет, каждое волокно мышц порвано, а грудь почернела от огромного синяка...

По воле Пушкина в столь пустячной форме перед читателем предстает литературный манифест реализма. Девятнадцатое столетие в целом было олицетворено в русской культуре именно пушкинской эпохой,  — и олицетворено в пропорциях, сближавших искусство слова с действительностью. Те мощные течения, которые открыли перед изумленным читателем панораму наполеоновской эры в русской и европейской истории, живо пульсировали, однако, не в одной только, говоря словами Анны Ахматовой, «воздушной громаде» «Евгения Онегина», а и в формах более компактных и, на первый взгляд, камерных...