Кристина - Мои истории

Я вертела в руках конверт из плотной, дорогой бумаги. На ощупь она была бархатистой, кремового оттенка, с золотым тиснением по краям. Внутри лежала открытка, прикрытая полупрозрачной калькой с изящными вензелями. Текст был набран каллиграфическим шрифтом, каждая буква словно выведена рукой мастера: «Дорогая Алиса! С огромной радостью приглашаем тебя разделить с нами торжественный момент бракосочетания нашего любимого сына Константина...» «Любимого сына Константина». Я невольно хмыкнула, и этот звук гулко отозвался в тишине моего кабинета...

На кухне стоял густой, пряный аромат домашнего борща. Я помешивала половником густое варево, наблюдая, как золотистые капли жира играют на поверхности бульона. В духовке доходили чесночные пампушки, а на столе уже стояла запотевшая от холода сметана и нарезанное тонкими ломтиками сало. Воскресенье. День, когда в нашем доме собиралась семья. Мои родители, Нина Петровна и Виктор Сергеевич, приезжали к нам каждую неделю как по расписанию. Это была традиция, заведенная еще с момента рождения Лизы, моей годовалой дочки...

Рабочий день был в самом разгаре. На часах — два часа дня, за окном серая московская осень, а у нас в переговорной душно от споров по квартальному отчету. Я сидела, машинально чертила узоры в блокноте, мечтая только об одном: чтобы этот бесконечный поток цифр закончился и я могла спокойно выпить кофе. Телефон, лежавший на столе экраном вниз, вдруг завибрировал, нарушая монотонный голос начальника отдела продаж. Я скосила глаза. Незнакомый номер. Обычно я сбрасываю такие вызовы — мало ли, опять «службы безопасности банка» или предложение бесплатной юридической помощи...

— Не трогай мою маму! Звонкий детский крик разрезал тягучую тишину кухни, словно удар хлыста. Я замерла, чувствуя, как сердце пропустило удар, а затем забилось где-то в горле. Мой пятилетний Максим, мой маленький, ласковый мальчик, стоял между мной и Ириной Петровной. Его кулачки были сжаты до белизны костяшек, а в правой руке он судорожно сжимал обычную столовую вилку, направив её зубцами в сторону родной бабушки. Лицо сына пошло красными пятнами, губы дрожали от обиды, а в глазах, обычно таких ясных и смешливых, стояли крупные, тяжелые слезы...

— Куда ты перепрятала свою заначку? Мать сейчас у нас дома, она не может найти твои триста тысяч! — голос мужа в телефонной трубке звучал не просто раздраженно, а требовательно, с нотками искреннего возмущения, будто я спрятала пульт от телевизора, а не собственные деньги. Я замерла посреди офисного коридора, чувствуя, как внутри все холодеет. Папка с документами чуть не выскользнула из рук. Мне показалось, что я ослышалась. Вокруг шумели коллеги, кто-то смеялся у кулера, принтер выплевывал очередную порцию накладных, а у меня в ушах стоял этот наглый вопрос...

Лена поднималась на четвертый этаж пешком, потому что лифт, как назло, снова сломался. Впрочем, сегодня это была меньшая из ее проблем. Ноги гудели, туфли, казавшиеся утром удобными, к вечеру превратились в инструменты средневековой пытки. В голове пульсировала одна-единственная мысль: добраться до дивана, скинуть эти чертовы каблуки и просто закрыть глаза. Хотя бы на пять минут. День выдался не просто тяжелым — он был катастрофическим. С утра клиент, с которым они вели переговоры два месяца, вдруг отказался подписывать договор без объяснения причин...

— Доедай котлеты, которые привезла моя мать, — сказала я про себя, глядя, как муж с аппетитом накалывает на вилку очередной мясной шарик. — Доедай, милый, доедай. Вслух я этого, конечно, не произнесла. Ольга сидела напротив Максима за кухонным столом, подперев щеку рукой, и наблюдала за тем, как быстро пустеет пластиковый контейнер. Мама привезла их вчера — целую кастрюлю, еще горячих, укутанных в полотенце. Она знала, как Ольга устает на работе, знала, что времени стоять у плиты по вечерам катастрофически не хватает, а полуфабрикаты из магазина муж есть отказывался...

Лена нажала кнопку на системном блоке, слушая привычный гул кулера. Экран моргнул и ожил, заливая комнату холодным голубоватым светом. Она потянула курсор к значку программы видеонаблюдения, чувствуя легкое удовлетворение от того, что наконец-то закрыла этот висящий вопрос. Целый месяц она откладывала, забывала, не находила времени, и черные квадраты на мониторе вместо привычной картинки квартиры раздражали ее, как невымытая посуда или перегоревшая лампочка в коридоре. Но вчера все изменилось. Мастер,...

— «Не каждой нищей так везет — выйти за нашего мальчика!» Голос свекрови прозвенел над затихшим залом ресторана, словно удар хлыста. Я замерла. Бокал с шампанским, который я только что подняла, дрогнул в руке, и несколько капель упали на белоснежную скатерть. Тишина стала оглушительной. Казалось, даже официанты перестали дышать. Я стояла в платье, которое ночами шила сама, потому что на брендовое у нас просто не было денег, и чувствовала, как кровь отливает от лица. Максим, мой муж — теперь уже официально муж, — стоял рядом...

Тяжелая картонная коробка оттягивала руки, врезаясь краями в ладони, но я почти не чувствовала этой боли. Намного больнее было находиться здесь, на этой идеально вымощенной плиткой дорожке, ведущей к воротам дома, который я когда-то по глупости считала своей семьей. В коробке лежали остатки моей прошлой жизни: старые фотоальбомы, несколько книг по искусству, которые я так и не успела прочитать, и пара платьев, оставленных здесь три года назад. Я подошла к своей машине, припаркованной у высоких кованых ворот, и замерла...

Соленый морской ветер трепал легкую тюль на открытом балконе, принося с собой запахи йода, нагретого асфальта и жареной кукурузы. Лиза стояла, опираясь локтями на перила, и просто дышала. Глубоко, полной грудью, так, как не дышала последние десять лет. Внизу, под окнами ее крошечной студии, шумел курортный Сочи: смеялись дети, сигналили таксисты, кто-то громко обсуждал цены на чурчхелу. Но этот шум не раздражал. Наоборот, он был живым подтверждением того, что она, Елизавета Андреевна тридцати двух лет от роду, наконец-то принадлежит сама себе...

Ресторан гудел, как растревоженный улей. Стук вилок о фаянс, звон бокалов и бесконечный гул голосов сливались в одну монотонную мелодию праздника. Но для меня этот звук сейчас был где-то на периферии сознания, словно за толстой стеклянной стеной. Я смотрела на своего мужа, Дмитрия, и чувствовала, как внутри, где-то в районе солнечного сплетения, начинает разрастаться холодный, липкий комок тревоги. Мы отмечали День матери. Собралась, казалось, вся родня: тетки, дядья, какие-то дальние племянницы, которых я видела второй раз в жизни...