Нити судьбы

— Твоя стряпня никуда не годится! — Галина Петровна швырнула ложку в тарелку с таким звуком, что я вздрогнула. — Борщ кислый, картошка не доварена, а мясо жёсткое как подошва! Я стояла у плиты и смотрела на кипящий суп, который варила уже три часа. В кухне пахло укропом и лавровым листом, за окном моросил октябрьский дождь, а свекровь продолжала своё: — Андрей, скажи жене, что так готовить нельзя! Я за тебя стыжусь — что люди подумают, если узнают, как тебя кормят? Муж молча доедал мою «никудышную» стряпню и избегал смотреть в мою сторону...

— Мы с мамой решили, что квартиру запишем на брата, — объявил Дмитрий, даже не поднимая глаз от телефона. Я замерла с половником в руках над кастрюлей с борщом. За окном моросил ноябрьский дождь, в кухне пахло свеклой и укропом, а у меня внутри всё похолодело. — Отлично, — ответила я, аккуратно разливая суп по тарелкам, — тогда алименты будут выше. Дима наконец оторвался от экрана и уставился на меня: — Какие ещё алименты? — Обычные. Которые платят после развода. — Ты что, с ума сошла? Какой развод? Я поставила тарелку перед мужем и села напротив...

— Ты в доме всего пять лет, у тебя нет права голоса! — кричала Вера Николаевна, размахивая деревянной ложкой как дирижёрской палочкой. Я молча продолжала упаковывать детские вещи в коробку. За окном моросил октябрьский дождь, на кухне пахло гречневой кашей и разочарованием в семейной жизни, а у меня в груди всё сжималось от унижения. — А я в этом доме тридцать лет живу! Тридцать! И не тебе мне указывать, где внука воспитывать! — Вера Николаевна, — тихо сказала я, не поднимая глаз от одёжки, — Артём мой сын...

— Я продаю вашу машину, мне нужны деньги на дачу, — сообщила свекровь, не отрывая взгляд от утренней передачи. Я замерла с кофейной чашкой в руках. За окном моросил октябрьский дождь, по стеклу медленно стекали капли, и вся эта размытая картина внезапно показалась символичной. — Попробуй, — улыбнулась я, ставя чашку на стол, — но договор купли-продажи на мне. Валентина Степановна наконец повернулась ко мне. Её серые глаза сузились, как у кота перед прыжком. В доме повисла тишина, нарушаемая только бормотанием телевизора и шипением кипящего чайника...

— Посмотрите на неё! — голос Тамары Ивановны разрезал праздничную атмосферу как нож. — Сидит как чучело, даже тост нормально произнести не может. Ты — позор нашей семьи! Все двадцать гостей за юбилейным столом замерли. Хрустальные бокалы застыли на полпути к губам, а праздничный гул стих так резко, будто кто-то выключил звук. Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица. — Мама, прекрати, — тихо сказал Андрей, но в его голосе не было той твёрдости, на которую я рассчитывала. — А что прекратить? — Тамара Ивановна поднялась из-за стола, величественная в своём бордовом платье от кутюр...